Ретроспектива

[900]

Те, кто читал, простите за повтор. Просто настроение какое-то такое... Вобщем нафик настроение.

***

МИР ПОЛНЫЙ РАДОСТИ

"Мне назначено на семь.
Мой врач знает, что я приду минута в минуту. Так же как на прошлой неделе, так же как всегда.
Пока я иду, мне улыбается мир-полный-радости.
Парковщик, швейцар, дежурный по этажу. Уходящий пациент. Все с улыбками.
Я знаю, что когда войду в кабинет, меня встретит такая же пластмассовая улыбка врача. И я представляю доктора-скорбящего-на-похоронах, доктора-тужащегося-в-туалете, доктора-с-проституткой. Доктора-спящего. Всегда-улыбающийся-доктор-Адамс.

Каждый раз он говорит мне, что видит позитивные сдвиги.
- Видите ли, мистер Грэй, человеку свойственно подозревать страшные неизлечимые болезни, но это не более, чем признак скуки или незанятости сознания какой-нибудь другой навязчивой идеей. Я не вижу причин для беспокойства. Но если вы настаиваете, мы можем продолжить сеансы.
Сеансы – это еженедельные часовые беседы, как выражается доктор, о смысле бытия. Доктор Адамс дипломированный специалист, практикующий психотренинг и релаксацию. Он женат. Фотографии его двух оплывших жирком детей со стола подслушивают нас. Он ещё относительно молод, и не тратит жизнь попусту. Но сегодня доктор Адамс не поедет в боулинг клуб, как обычно по пятницам.
- Вам стоит найти себе занятие, которое заинтересовало бы вас и отвлекло.
У меня уже есть такое занятие, но пока я не говорил.
Сегодня я поделюсь с доктором своими мыслями.
Доктор говорит мне, что я слишком щепетилен в вопросе собственной свободы. Он говорит мне, что моё нежелание видеть позитивное, не более чем внутренний протест всеобщей эйфории стабильности.
Пока он задумчиво перелистывает мою карту, я смотрю в окно.
1-й проезд, 2-й проезд, 4-я улица. Я знаю, с какой скоростью нужно переходить дорогу, что бы на последних секундах загорался красный.
- Судя по результатам последнего теста, ваша самооценка постепенно увеличивается.
Я говорю ему, что начал видеть сны. Он просит рассказать последний.
Раскройте души, сорвите маски, раздвиньте ноги и из вас сделают пепельницу.
Позвоночник гораздо крепче, чем кажется. Даже если удар наносить перпендикулярно сверху, у вас никогда не получится разрубить его с первой попытки. Поперечная пила намного практичнее. Человеческий скелет состоит из более двухсот костей, и всё зависит от величины тела и размеров пакетов. Чем меньше тело, тем быстрее пилить. Чем меньше пакеты, тем дольше пилить. Прямая и обратная пропорции.
Математика, как средство утилизации.
Человек – обычный кусок мяса, приправленный запахом алкоголя или табака. Если повезёт, Lacoste или Fahrenheit. Чем глубже, тем хуже: желчь и экскременты. Я знаю, почему хищники не охотятся на полный желудок – чтобы их не тошнило на вскрытое брюхо жертвы.
Доктор Адамс отпустил секретаря и теперь вместо того, чтобы слушать меня назначает кому-то приём в понедельник, в два пополудни. Сегодня я немного задержу доктора.
- Вы когда-нибудь принимали наркотики? Можете вспомнить и описать свои ощущения?
Из зеркала я смотрю, как захожу в ванную.
В зеркало, на меня смотрит ящерица.
Какое-то щемящее чувство, что всё уже было, и я прохожу уровень какой-то странной игры снова и снова. Всё знакомо, отработано и неинтересно. Я созерцаю иллюзию неуязвимости своего героя. Саундтрэк набил оскомину, но в этой версии звук отключить нельзя.
- Вам стоит чаще общаться с живой природой. Давайте попробуем представить море.
Сегодня мои пятки не будет щекотать песок Ямайки.
Если вы хотите удивить человека, покажите ему пистолет.
Доктор говорит, что у него двое детей. Он не помнит, что уже говорил мне об этом. Я говорю ему, что не собираюсь его убивать. Теперь он мой пациент. И я проведу свою терапию. Лечебные курсы Норманна Бэйтса, по пятницам, вход свободный.
Вы когда-нибудь отрывали бабочке крылья? Садизм не причём, просто вас тянет к Прекрасному. И вы, как можете, познаёте его. Это то же творчество. Боль очищает, через неё прикасаешься к первобытному священному хаосу. В хаосе больше гармонии, чем в порядке. Аксиома его торжества заложена в обыкновенном окислении, которому подвержено всё живое и неживое.
Окисление, как смысл Творения.
Доктор Адамс тяжелее, чем кажется. Интересно сколько ему лет.
- Джек, вы совершаете самую большую ошибку в вашей жизни.
Я говорю ему, что совершаю самый большой творческий акт в своей жизни.
Необязательно заглядывать в статистику, чтобы понять, что ты – посредственность. Не потому что обделён природой, а потому что всю жизнь делаешь не то, что следовало. Тебя просто обманули, намекая на большее. Но теперь я свободен.
Сегодня я докажу это.
Доктор больше не может со мной разговаривать, потому что у него скотчем заклеен рот. Я качу его, примотанного к роликовому офисному креслу по гулкому коридору. У него в руках мой дипломат. Через пару минут в ресторане на последнем этаже я покажу доктору чудо перерождения.
Человек несчастен, потому что не знает, чего хочет.
Жизнь рождает смерть. Апельсиновая семейка – потаскухи и та и другая. Вместо того, чтобы пользоваться, человек боится обоих.
Мой пригласительный на ужин - «Colt Piton». Я прошу всех выйти.
Через пятнадцать минут здание будет оцеплено.
Я говорю доктору, что ему нечего бояться и отделяю дипломат от его дрожащих рук. Оторванный скотч оставляет на лице Адамса яркий розовый след.
- Кому и что вы хотите доказать, Джек?
Мне нравится, что он переходит на имя. В конце концов, в данный момент мы соратники, соавторы одной пьесы. Он нужен мне, я нужен ему.
Я отвечаю, что ему лучше расценивать мои действия, как работу скульптора. В данный момент моя жизнь – гранит, а я отсекаю всё лишнее. Главное, видеть конечный результат.
Первые полицейские фонарики. Я говорю им, что у меня заложник и несколько килограмм самодельной взрывчатки. На моём месте, они бы успокоились и положили оружие на пол. Я спокоен, но мой пистолет может расстроиться, если они не уберутся через минуту. Рывок пламени тридцать восьмого калибра высвечивает их напряжённые лица.
Пять.
Переговоры закончены.
Доктор Адамс искренне жалеет, что не смог оказать нужной психологической помощи. Я говорю ему, что не держу на него зла. Я больше не ломаю голову над смыслом бытия, а, значит, он свои деньги честно отработал. Я говорю ему, что буду сам смыслом наполнять бытие.
Он отвечает, что я молодец, но эту проблему нельзя решить за один день. Он пытается улыбнуться.
Мимика, как акт самопожертвования.
- Знаете, на кого вы сейчас похожи?
Я помню свою первую медитацию.
Мой оскал, выбив апертурную решётку зеркала, нокаутировал меня, намертво прирос к лицу, прижёг нервные окончания и затвердел. Сквозь пулемётные амбразуры глаз, я разглядываю улицы в поисках ещё живых. Я полинял в хаки и траками своих «вездеходов» ломаю асфальтовые лужайки города. Мои радары доносят только хриплый рык Блэкки, у связиста сел аккумулятор, в шифровках телефонных номеров сменился код, а кабинет доктора мне снится на привале.
Я знаю, что похож на киборга. Ему стоило на меня посмотреть в лучшие годы, когда я умел улыбаться. Я отвечаю ему, что о «психотипе зомби» я узнал на его занятиях. Но я не робот, потому что сам выбираю программу. Я могу выстрелить.
Четыре.
Могу не выстрелить.
Я знаю, что нужно делать, что бы взрыв оставил стены целыми, выворотив только обстановку ресторана. Я знаю, что это не понадобиться. Полицейский мегафон сообщает, что ко мне идёт переговорщик. Он не вооружен.
- Скажите, чего вы хотите?
Я точно знаю, чего я не хочу. Я не хочу, чтобы рваным бетоном засыпало толпу зевак снизу. Мне не нужен вертолёт, деньги и зелёный коридор в лимонадную страну. Мне нужно, чтобы все убирались к чёртовой матери и не мешали мне говорить с доктором. Они могут не бояться, я не убью его. Мы с ним просто беседуем, не так ли?
Я спрашиваю, что думает доктор о парадоксе сознания: потеря любимой собаки переживается тяжелее смерти соседа-приятеля. Мы пожимаем плечами, услышав новость о том, что хорошего-парня-с-соседней-улицы сбила машина и осуждаем насилие в видеоиграх и кино. Если бы общество, принявшее закон эволюции Дарвина, как теорию собственного происхождения, само не пренебрегало бы естественным отбором, современность относилась бы к насильственной смерти куда более спокойно.
Доктор думает по этому поводу, что насилие – это побег от проблемы. Я с ним не согласен. Насилие – не действие, а оценка. Насилие – это конфликт индивидуальности с коммуникабельностью.
Считает ли доктор, что я совершаю над ним насилие?
- Вы пытаетесь меня заставить думать, как вы, значит, это насилие.
Я не заставляю, а учу доктора думать, как я. Я – огонь просвещения.
И мне неинтересно, что думает по этому поводу, наверное, уже созданная специальная комиссия.
Я прошу доктора поставить дипломат к одной из колонн в центре зала. Мой пистолет учтиво наблюдает за перемещениями Адамса. Когда он заканчивает, я спрашиваю у него, что он сделал для себя за последнее время.
Он говорит, что купил домой стерео. На самом деле стерео нужно не ему, а его друзьям, его окружению. Я прошу доктора подумать. Его новый костюм, его «Infinity» нужно не ему. Условности, ради которых он тратит себя.
Кем он мечтал стать в детстве? Индивидуальным номером налогоплательщика?
Я спрашиваю, был ли он хоть день самим собой?
Он говорит, что у него над кроватью висела фотография Армстронга с американским флагом. Он плачет.
Я беру со стола бутылку пива и предлагаю доктору Адамсу. Ему нужно выпить.
Пустой сервированный ресторан. «Летучий голландец».
Я спрашиваю у доктора, что он думает о смысле жизни этой бутылки?
- Эта бутылка нужна мне, чтобы я мог из неё выпить.
Это доктор Адамс нужен бутылке, чтобы из неё выпить. Как и его стерео, его одежда и его машина. Он был создан для этих вещей и потратит на них всю свою жизнь. Плечи доктора беззвучно ходят вверх-вниз.
Три.
Это лучший способ прекратить истерику.
Полицейский мегафон просит не стрелять. Его трёп отвлекает меня.
Два.
В простреленное окно я кричу, что ещё один звук, и я взорву здание.
Вся наша жизнь состоит из условностей, уводящих нас всё дальше и дальше от себя. Освобождение от них – цель любого здравомыслящего человека. Кому-то для этого необходима целая жизнь, кому-то один вечер пятницы.
Я говорю плачущему доктору, что сегодняшний сеанс закончен. Мне больше нечего ему сказать. Он может идти.
В смятении доктор Адамс не может пошевелиться.
Один.
У него есть ровно десять секунд, чтобы убраться.
Тяжёлой неуверенной походкой доктор Адамс идёт к выходу. Я достаю из дипломата бутылку Black Jack и делаю длинный увесистый глоток. Сегодня я был сам собой.
Рельеф крыши соседнего здания уже изменился, и я подхожу к окну. Интересно, какая зарплата у снайперов из S.W.A.T.?
Горячий укол в грудь разворачивает меня вокруг оси. Боль придавливает к полу, и я оседаю.
Невидимый доктор Адамс спрашивает зачем всё это?»
«А патамушта!» и от улыбки взрываются лампочки.
«А патамушта!» и двери срываются с петель от ушераздирающего смеха.
«Патамушта!» и могильные кресты пускаются в пляс.
Олигофреническая радость собственной необъяснимости наполняет меня, и я успокаиваюсь. Меня более не терзают сомнения, не болит душа, не становится стыдно за непонимание необходимости меня, как существа."

2006, Май.